Winds of change will winds of fortune bring (c)
Внезапно оно таки захотело написаться...
Поток сознания отца Вильгельма. Штрихами.
Холодные стены прославленной обители. Восемь инквизиторов из трёх стран. В дной из зал - восемь обвиняемых. На задворках сознания бьётся мысль: "Нас слишком мало на такое количество, но кого-то из вышестоящих это мало заботит". Что ж, начнём с тех, кто может пополнить наши ряды - и кому наверняка потребуется помощь.
Альерис. На взводе, натянут, как струна, хоть и пытается это скрыть. Двое бергамцев, настроенных к нему лояльно, и итоланец, уже более года служащий у нас, но мы с ним раньше не встречались. Похоже, они знакомы. Да, они из одной обители. И настрой брата Луиджи едва ли можно назвать лояльным или даже нейтральным. Ожидаемо, но нерадостно.
Вопросы - чёткие. Ответы - старательно подбираемые слова, обтекаемые формулировки. Зря... Впрочем, что-то из него удаётся вытянуть - почти клещами, пока в переносном смысле. Когда звучит имя Карейна и заходит речь о деяниях сей личности, пальцы в перчатке невольно стискивают навершие трости. Остаётся надеяться, что внимание итоланца приковано к Альерису и протоколу, а не к рукам бергамского коллеги - их контролировать оказывается сложнее, чем голос.
Когда в допросной не остаётся итоланских инквизиторов, брат Альерис шумно выдыхает с нескрываемым облегчением. И разговор сразу же идёт легче - хоть и далеко не всё ложится в протокол так, как было сказано. Хельмут запишет в протокол только правду, ничего, кроме правды. Но - не всю правду, овно столько, чтобы её хватило для оправдательного приговора, но не хватило для возникновения каких-либо новых подозрений или осложнений.
В обители появляется новое лицо - Вивиенна де Вир, сестра одной из арестованных. Неожиданно. Брат Конор из Латераны просит допросить её, пока мягко, пока в соседней келье он допрашивает её сестру. Уже не мягко. Вивиенна изворачивается и изображает оскорблённую невинность. Вроде бы не придраться, но опыт и чутьё подсказывает: ложь. Если не всё, то по меньшей мере половина. Но поймать её пока не на чем и пока ещё нет острой необходимости...
Сандро - встревожен, на взводе, как и Альерис. Чёткие вопросы. Размытые ответы. В какой-то момент подмывает встряхнуть юнца, чтобы он наконец понял, что его спасение сейчас, его и Альериса, в кратких, чётких ответах. "Что ты знаешь об отце Карейне и его деяниях?" - "Об отце Карейне? Но почему вы спрашиваете о нём?" - "Сейчас тебе следует отвечать на вопросы. Раскажи всё, что ты знал об отце Карейне". - "ВСЁ рассказывать?" - ослепшие глаза не видят лица, но по голосу слышно, как итоланец прищуривается, глядя на допрашивающего. Господи, неужели непонятно, что сейчас требуется?! "Рассказывай всё, что ты знаешь о его жизни". Хвала Господу, Хельмут и так в курсе той истории, и ему можно доверять. Об участии в тех событиях Сандро он не знал, но итоланец сам произнёс неосторожные слова, которые можно истолковать только одним образом. Ничего, это сейчас не навредит.
Допрос прерван - из-за творящихся в обители странностей принято решение вернуть подследственных инквизиторов в строй, не снимая с них пока обвинения. С обоих сняты блокираторы святой силы.
"Сандро, - положа руку на плечо, - пойми, в нынешнем положении лучшее, что ты можешь делать - отвечать на вопросы прямо и честно. Иной раз тяжело, но спасение вас обоих - в этом".
Латеранец предлагает разделиться на тех, кто будет вести дознание, и тех, кто займётся расследованием происходящих странностей. Разумное предложение, весьма разумное. Мой выбор - дознание.
Маркус Раске, подозревается в занятиях магией и в создании некоей магической организации. По протоколам прежних допросов виновность сомнений не вызывает, но сведений мало.
На вопросы отвечает, но нестыковок в его словах много и их легко выловить. "Если, как ты утверждаешь, сии маги тебя поработили, тебе следовало бы охотнее рассказывать нам них", - довольно мягко. Пока. "Я боялся, что они могут следить за мной". - "И поэтому без пытки ты говорил то, что им бы не понравилось, а под пыткой - то, что как раз им бы понравилось? Ты лжёшь..."
Удары плети. Сдавленные вскрики. "Ты будешь говорить?" - "Мне нечего сказать!". Знакомая песня...
Паршивец сильный и вёрткий, попыка зафиксировать руку встречает отчаянное сопротивление, Хельмут едва справляется. Прижать плечи к стене, наклониться почти к самому лицу, повысить голос: "Ты хочешь, чтобы к списку твоих обвинений добавилось сопротивление и попытка напасть на инквизитора?". Затихает, перестаёт биться и вырываться.
Слова приходится вытягивать по одному. Врать парень не умеет, хотя очень старается, но получается у него из рук вон плохо. Когда опять перестаёт отвечать, приходится возобновить жёсткие методы. "Самое страшное - не знать, что будет в следующую минуту, верно? - вкрадчиво, мягко. - Ты ведь даже не видишь, что с тобой сейчас будет, ведь глаза завязаны. Страшно?" - "А вам?" - хрипло. Ты смотри, пытается огрызаться... Можно сказать, что уже привык, и потому - нет, не страшно. Можно, но не нужно отвечать за вопрос, те более заданный таким тоном...
Брат Конор предлагает обменяться подследственными и сдаёт с рук на руки Магдалену де Вир. Та вся в слезах, повторяет, что ничего не знает о магии и артефактах. Удивительно, ведь Конор работал с ней довольно жёстко... Быстро переключиться на другой стиль работы не получается - всё же день выдался нелёгким, а допрос далеко не первым. Способности у девицы есть, первая же проверка святой силой это доказывает. Плачет и говорит, что ничего об этом не знала, не применяла, а тут она испугалась и оно само... "Ты не хочешь применять свою силу?" - "Не-ет..." - "Ты готова отказаться от неё, носить освящённые предметы, дабы не могла сия сила вырваться из-под контроля?" - "Да!". Входит Конор, слышит последние слова. "Вот тебе бумага, перо, пиши! Пиши под диктовку!" Она пишет и подписывает, её уводят назад в келью к другим обвиняемым.
Разговор с братом Алексом. "Простите, отец Вильгельм, я хотел бы защитить Отто, но меня тогда не было в обители..." Пальцы вновь сами собой сжимаются в кулак. "Что поделать, в этом не было вашей вины..." Этот итоланец оказывается фактически союзником, и то хорошо. По крайней мере, по делу Альериса-Сандро они думают сходно, да и по другим вопросам сходятся в подходах.
Эрвин Ридель. Друг молодости, соученик, с которым потом разошлись дороги, ныне - врач и профессор в университете. Кто бы думал, что доведётся встретиться здесь... Брат Луиджи утверждает, что обвинения ложны, кому он вёз письмо, Ридель не знает, и вообще он согласился работать на итоланскую инквизицию. Что-то во всём этом цепляет, подозрения крепнут - в адрес итоланца. Но нужно проверить самим.
"Кому предназначалось письмо?" - "Не знаю, ко мне должны были прийти и забрать". Артефакт в руках Хельмута показывает: правда. "Кто передал тебе его?" - "Я не знаю этого человека, в бедном квартале... я там всех и не помню... Я часто вожу такие письма, кому, как не врачу или священнику?". Все его ответы правдивы, и хоть не покидает чувство, что он что-то недоговаривает, придраться не к чему - да и зачем? О содержании письма он не знал, по его же словам, подтверждённым артефактом, ни в какой секте не состоит. Жаль, что согласился работать на Итолану, а не на Бергаму, но... пусть.
В соседней допросной Вивиенна де Вир - уже не строящая из себя невинную овечку, говорящая прямо и откровенно, насмехающаяся над святыми братьями. "Костёр, - тихо и печально произносит Сандро. - Она во всём созналась...". Вильгельм слышит её дерзкие слова, он не впервые сталкивается с подобным - случай почти безнадёжный, но попытаться следует всегда. "Не желаешь ли ты исповедаться, дочь моя? Хотя бы просто поговорить..."
Все выходят, оставляя наедине с этой женщиной, полной греха без капли раскаяния. "Раскаяться? В чём? Пусть моя жизнь была короткой, зато я прожила её на всю катушку! И что изменит моё раскаяние, вы ведь всё равно меня сожжёте!" - "Как знать... ты всё ещё можешь спасти свою душу и даже жизнь". - "И гнить в монастыре до конца своих дней? Нет уж, лучше костёр. Это будет боль, зато потом не будет ничего". - "Мне жаль... я хотел бы помочь тебе, но ты не хочешь помочь себе сама". - "Знаете, святой отец, мне вас тоже жаль. И я... могла бы вам помочь..." - прикосновение тонких пальцев к перчатке. "И чем же ты хотела бы мне помочь?" - даже не усмешка, скорее желание понять.
"Вы когда-нибудь любили, святой отец? Не Господа, а человека?"... Она ждёт ответа "нет", но в памяти вспыхивает ярко и обжигающе... "А если да?" - исповедь или подобный ей разговор - это не допрос, здесь обе стороны вправе задавать вопросы и ждать на них ответа.
Она удивлена и стремится прижаться плотнее. "Но если так... Что заставило вас отказаться от этого огня и загнать себя в этот ледяной гроб? Неужели вы не вспоминаете это пламя, которое пронзает всё тело, стоит лишь представить, как вы прикасаетесь к ней..."
Её слова пробуждают воспоминания, и они отзываются почти физической болью, вот только физическую боль перенести легче. "Замолчи!" - срывается коротким выкриком, почти ударом. И оттолкнуть эти руки, разорвать прикосновение...
Она смеётся. "О... ну что ж, вы сделали свой выбор, я - свой. Каждому своё!". - "Suum cuique", - эхом. И подняться. "Мне жаль тебя, дочь моя, но каждый из нас сам избирает свой путь. Я буду молиться о тебе". Выйти и позвать кого-нибудь, чтобы отвели её назад к рочим обвиняемым. Вдох. Выдох. Унять сердце. Успокоиться. Загнать воспоминания обратно в глубины памяти. Credo in Deum, patrem omnipotentem...
Итоланцы с Риделем, уже некоторое время пропадавшие где-то в недрах обители, появляются вновь и приносят едва живого человека. Подойти близко не удаётся - вокруг образуется слишком плотная толпа, но по обрывкам фраз становится понятно, что это епископ Альтано. Во имя Господне, как он оказался здесь?! Слов преосвященного почти неслышно - голос слаб, а подойти ближе невозможно, но суть ясна. Что-то очень неладное творится в Наменнлосе последнее время...
Епископа переносят в друую келью, а инквизиторы собираются для принятия решения по делам. Все, кроме Зигмунда, который остаётся следить за обвиняемыми.
Альерис - невиновен. Единогласно.
Сандро - виновен в подготовке побега Альериса. Епитимья - и работать дальше.
Маркус Раске - виновен. Костёр.
Адалия Экерт - невиновна в колдовстве, виновна в грехе блуда. В монастырь на покаяние, мачеху - арестовать и с вероятностью - костёр.
Корнелия. Сдала всех, согласилась работать на инквизицию - пусть Латераны. Заключение и работа на благо Церкви.
Эрвин Ридель. Невиновен, согласился сотрудничать и содействовал расследованию. Взят под покровительство инквизицией Итоланы.
Вивиенна де Вир - виновна. Костёр.
И тут - отголоски магии из кельи обвиняемых.
Несколько спящих тел. Раске, обеих де Вир и Тойнен, с которой вообще ещё не успели до конца разобраться, нет.
Кто-то опять развязал им верёвки, кто-то из них воздействовал на остальных - и они ушли... телепортом. Артефактом. Артефакт телепорта был в вещах, изъятых у Раске, но усталое сознание не успевает обработать это...
Зигмунд хлопает глазами (неважно, что этого невидно, что ещё ему делать?). Нагоняй ему потом влетит изрядный, а пока - снять остаточное воздействие.
Альериса, которому вдруг стало плохо в той же комнате, лечит Ридель. Наложением рук. И явно не святой силой...
"А ведь на один вопрос ты солгал, Эрвин... У тебя есть магическая сила, верно?" - "Не знаю. Я считаю, что это мой талант врача". - "Полно, Эрвин. Мне мог бы признаться. Ты ведь не используешь эту силу во зло?" - сжать пальцы бывшего приятеля, заглянул бы в глаза, если бы мог, но в распоряжении остаются лишь голос и руки. "Да". - "Что ж... иди своим путём".
Брат Луиджи говорит об эпидемии, охватившей обитель. "Это место нужно сжечь!". Им легко говорить - итоланцам, латеранцам, легко принимать решение об уничтожении бергамской обители. Обители, почитающейся святым местом. Уничтожить её - немалый удар по репутации Церкви и Инквизиции. И такие решения не принимаются старшими квесторами, нужно слово хотя бы верховного инквизитора области. Итоланцу вольно насмехаться, но это решать не ему.
А вот вывести людей и посмотреть, что творится в закрытых кельях, нужно. От этого доблестный брат Луиджи умывает руки. Что ж, найдутся другие. Хельмут, Альерис, Сандро, брат Алекс и странный приезжий мирянин. В кельях монахи, оказывающиеся нежитью. Давненько не доводилось применять святую силу для упокоения нежити, но вот пришлось...
В конце концов тела вынесены на улицу и сожжены. До Рамрейха недалеко. Вывезти отсюда всех живых и доложить. Дальше - решать не нам, но хорошо бы отмолить это место. Ещё раз...
Поток сознания отца Вильгельма. Штрихами.
Холодные стены прославленной обители. Восемь инквизиторов из трёх стран. В дной из зал - восемь обвиняемых. На задворках сознания бьётся мысль: "Нас слишком мало на такое количество, но кого-то из вышестоящих это мало заботит". Что ж, начнём с тех, кто может пополнить наши ряды - и кому наверняка потребуется помощь.
Альерис. На взводе, натянут, как струна, хоть и пытается это скрыть. Двое бергамцев, настроенных к нему лояльно, и итоланец, уже более года служащий у нас, но мы с ним раньше не встречались. Похоже, они знакомы. Да, они из одной обители. И настрой брата Луиджи едва ли можно назвать лояльным или даже нейтральным. Ожидаемо, но нерадостно.
Вопросы - чёткие. Ответы - старательно подбираемые слова, обтекаемые формулировки. Зря... Впрочем, что-то из него удаётся вытянуть - почти клещами, пока в переносном смысле. Когда звучит имя Карейна и заходит речь о деяниях сей личности, пальцы в перчатке невольно стискивают навершие трости. Остаётся надеяться, что внимание итоланца приковано к Альерису и протоколу, а не к рукам бергамского коллеги - их контролировать оказывается сложнее, чем голос.
Когда в допросной не остаётся итоланских инквизиторов, брат Альерис шумно выдыхает с нескрываемым облегчением. И разговор сразу же идёт легче - хоть и далеко не всё ложится в протокол так, как было сказано. Хельмут запишет в протокол только правду, ничего, кроме правды. Но - не всю правду, овно столько, чтобы её хватило для оправдательного приговора, но не хватило для возникновения каких-либо новых подозрений или осложнений.
В обители появляется новое лицо - Вивиенна де Вир, сестра одной из арестованных. Неожиданно. Брат Конор из Латераны просит допросить её, пока мягко, пока в соседней келье он допрашивает её сестру. Уже не мягко. Вивиенна изворачивается и изображает оскорблённую невинность. Вроде бы не придраться, но опыт и чутьё подсказывает: ложь. Если не всё, то по меньшей мере половина. Но поймать её пока не на чем и пока ещё нет острой необходимости...
Сандро - встревожен, на взводе, как и Альерис. Чёткие вопросы. Размытые ответы. В какой-то момент подмывает встряхнуть юнца, чтобы он наконец понял, что его спасение сейчас, его и Альериса, в кратких, чётких ответах. "Что ты знаешь об отце Карейне и его деяниях?" - "Об отце Карейне? Но почему вы спрашиваете о нём?" - "Сейчас тебе следует отвечать на вопросы. Раскажи всё, что ты знал об отце Карейне". - "ВСЁ рассказывать?" - ослепшие глаза не видят лица, но по голосу слышно, как итоланец прищуривается, глядя на допрашивающего. Господи, неужели непонятно, что сейчас требуется?! "Рассказывай всё, что ты знаешь о его жизни". Хвала Господу, Хельмут и так в курсе той истории, и ему можно доверять. Об участии в тех событиях Сандро он не знал, но итоланец сам произнёс неосторожные слова, которые можно истолковать только одним образом. Ничего, это сейчас не навредит.
Допрос прерван - из-за творящихся в обители странностей принято решение вернуть подследственных инквизиторов в строй, не снимая с них пока обвинения. С обоих сняты блокираторы святой силы.
"Сандро, - положа руку на плечо, - пойми, в нынешнем положении лучшее, что ты можешь делать - отвечать на вопросы прямо и честно. Иной раз тяжело, но спасение вас обоих - в этом".
Латеранец предлагает разделиться на тех, кто будет вести дознание, и тех, кто займётся расследованием происходящих странностей. Разумное предложение, весьма разумное. Мой выбор - дознание.
Маркус Раске, подозревается в занятиях магией и в создании некоей магической организации. По протоколам прежних допросов виновность сомнений не вызывает, но сведений мало.
На вопросы отвечает, но нестыковок в его словах много и их легко выловить. "Если, как ты утверждаешь, сии маги тебя поработили, тебе следовало бы охотнее рассказывать нам них", - довольно мягко. Пока. "Я боялся, что они могут следить за мной". - "И поэтому без пытки ты говорил то, что им бы не понравилось, а под пыткой - то, что как раз им бы понравилось? Ты лжёшь..."
Удары плети. Сдавленные вскрики. "Ты будешь говорить?" - "Мне нечего сказать!". Знакомая песня...
Паршивец сильный и вёрткий, попыка зафиксировать руку встречает отчаянное сопротивление, Хельмут едва справляется. Прижать плечи к стене, наклониться почти к самому лицу, повысить голос: "Ты хочешь, чтобы к списку твоих обвинений добавилось сопротивление и попытка напасть на инквизитора?". Затихает, перестаёт биться и вырываться.
Слова приходится вытягивать по одному. Врать парень не умеет, хотя очень старается, но получается у него из рук вон плохо. Когда опять перестаёт отвечать, приходится возобновить жёсткие методы. "Самое страшное - не знать, что будет в следующую минуту, верно? - вкрадчиво, мягко. - Ты ведь даже не видишь, что с тобой сейчас будет, ведь глаза завязаны. Страшно?" - "А вам?" - хрипло. Ты смотри, пытается огрызаться... Можно сказать, что уже привык, и потому - нет, не страшно. Можно, но не нужно отвечать за вопрос, те более заданный таким тоном...
Брат Конор предлагает обменяться подследственными и сдаёт с рук на руки Магдалену де Вир. Та вся в слезах, повторяет, что ничего не знает о магии и артефактах. Удивительно, ведь Конор работал с ней довольно жёстко... Быстро переключиться на другой стиль работы не получается - всё же день выдался нелёгким, а допрос далеко не первым. Способности у девицы есть, первая же проверка святой силой это доказывает. Плачет и говорит, что ничего об этом не знала, не применяла, а тут она испугалась и оно само... "Ты не хочешь применять свою силу?" - "Не-ет..." - "Ты готова отказаться от неё, носить освящённые предметы, дабы не могла сия сила вырваться из-под контроля?" - "Да!". Входит Конор, слышит последние слова. "Вот тебе бумага, перо, пиши! Пиши под диктовку!" Она пишет и подписывает, её уводят назад в келью к другим обвиняемым.
Разговор с братом Алексом. "Простите, отец Вильгельм, я хотел бы защитить Отто, но меня тогда не было в обители..." Пальцы вновь сами собой сжимаются в кулак. "Что поделать, в этом не было вашей вины..." Этот итоланец оказывается фактически союзником, и то хорошо. По крайней мере, по делу Альериса-Сандро они думают сходно, да и по другим вопросам сходятся в подходах.
Эрвин Ридель. Друг молодости, соученик, с которым потом разошлись дороги, ныне - врач и профессор в университете. Кто бы думал, что доведётся встретиться здесь... Брат Луиджи утверждает, что обвинения ложны, кому он вёз письмо, Ридель не знает, и вообще он согласился работать на итоланскую инквизицию. Что-то во всём этом цепляет, подозрения крепнут - в адрес итоланца. Но нужно проверить самим.
"Кому предназначалось письмо?" - "Не знаю, ко мне должны были прийти и забрать". Артефакт в руках Хельмута показывает: правда. "Кто передал тебе его?" - "Я не знаю этого человека, в бедном квартале... я там всех и не помню... Я часто вожу такие письма, кому, как не врачу или священнику?". Все его ответы правдивы, и хоть не покидает чувство, что он что-то недоговаривает, придраться не к чему - да и зачем? О содержании письма он не знал, по его же словам, подтверждённым артефактом, ни в какой секте не состоит. Жаль, что согласился работать на Итолану, а не на Бергаму, но... пусть.
В соседней допросной Вивиенна де Вир - уже не строящая из себя невинную овечку, говорящая прямо и откровенно, насмехающаяся над святыми братьями. "Костёр, - тихо и печально произносит Сандро. - Она во всём созналась...". Вильгельм слышит её дерзкие слова, он не впервые сталкивается с подобным - случай почти безнадёжный, но попытаться следует всегда. "Не желаешь ли ты исповедаться, дочь моя? Хотя бы просто поговорить..."
Все выходят, оставляя наедине с этой женщиной, полной греха без капли раскаяния. "Раскаяться? В чём? Пусть моя жизнь была короткой, зато я прожила её на всю катушку! И что изменит моё раскаяние, вы ведь всё равно меня сожжёте!" - "Как знать... ты всё ещё можешь спасти свою душу и даже жизнь". - "И гнить в монастыре до конца своих дней? Нет уж, лучше костёр. Это будет боль, зато потом не будет ничего". - "Мне жаль... я хотел бы помочь тебе, но ты не хочешь помочь себе сама". - "Знаете, святой отец, мне вас тоже жаль. И я... могла бы вам помочь..." - прикосновение тонких пальцев к перчатке. "И чем же ты хотела бы мне помочь?" - даже не усмешка, скорее желание понять.
"Вы когда-нибудь любили, святой отец? Не Господа, а человека?"... Она ждёт ответа "нет", но в памяти вспыхивает ярко и обжигающе... "А если да?" - исповедь или подобный ей разговор - это не допрос, здесь обе стороны вправе задавать вопросы и ждать на них ответа.
Она удивлена и стремится прижаться плотнее. "Но если так... Что заставило вас отказаться от этого огня и загнать себя в этот ледяной гроб? Неужели вы не вспоминаете это пламя, которое пронзает всё тело, стоит лишь представить, как вы прикасаетесь к ней..."
Её слова пробуждают воспоминания, и они отзываются почти физической болью, вот только физическую боль перенести легче. "Замолчи!" - срывается коротким выкриком, почти ударом. И оттолкнуть эти руки, разорвать прикосновение...
Она смеётся. "О... ну что ж, вы сделали свой выбор, я - свой. Каждому своё!". - "Suum cuique", - эхом. И подняться. "Мне жаль тебя, дочь моя, но каждый из нас сам избирает свой путь. Я буду молиться о тебе". Выйти и позвать кого-нибудь, чтобы отвели её назад к рочим обвиняемым. Вдох. Выдох. Унять сердце. Успокоиться. Загнать воспоминания обратно в глубины памяти. Credo in Deum, patrem omnipotentem...
Итоланцы с Риделем, уже некоторое время пропадавшие где-то в недрах обители, появляются вновь и приносят едва живого человека. Подойти близко не удаётся - вокруг образуется слишком плотная толпа, но по обрывкам фраз становится понятно, что это епископ Альтано. Во имя Господне, как он оказался здесь?! Слов преосвященного почти неслышно - голос слаб, а подойти ближе невозможно, но суть ясна. Что-то очень неладное творится в Наменнлосе последнее время...
Епископа переносят в друую келью, а инквизиторы собираются для принятия решения по делам. Все, кроме Зигмунда, который остаётся следить за обвиняемыми.
Альерис - невиновен. Единогласно.
Сандро - виновен в подготовке побега Альериса. Епитимья - и работать дальше.
Маркус Раске - виновен. Костёр.
Адалия Экерт - невиновна в колдовстве, виновна в грехе блуда. В монастырь на покаяние, мачеху - арестовать и с вероятностью - костёр.
Корнелия. Сдала всех, согласилась работать на инквизицию - пусть Латераны. Заключение и работа на благо Церкви.
Эрвин Ридель. Невиновен, согласился сотрудничать и содействовал расследованию. Взят под покровительство инквизицией Итоланы.
Вивиенна де Вир - виновна. Костёр.
И тут - отголоски магии из кельи обвиняемых.
Несколько спящих тел. Раске, обеих де Вир и Тойнен, с которой вообще ещё не успели до конца разобраться, нет.
Кто-то опять развязал им верёвки, кто-то из них воздействовал на остальных - и они ушли... телепортом. Артефактом. Артефакт телепорта был в вещах, изъятых у Раске, но усталое сознание не успевает обработать это...
Зигмунд хлопает глазами (неважно, что этого невидно, что ещё ему делать?). Нагоняй ему потом влетит изрядный, а пока - снять остаточное воздействие.
Альериса, которому вдруг стало плохо в той же комнате, лечит Ридель. Наложением рук. И явно не святой силой...
"А ведь на один вопрос ты солгал, Эрвин... У тебя есть магическая сила, верно?" - "Не знаю. Я считаю, что это мой талант врача". - "Полно, Эрвин. Мне мог бы признаться. Ты ведь не используешь эту силу во зло?" - сжать пальцы бывшего приятеля, заглянул бы в глаза, если бы мог, но в распоряжении остаются лишь голос и руки. "Да". - "Что ж... иди своим путём".
Брат Луиджи говорит об эпидемии, охватившей обитель. "Это место нужно сжечь!". Им легко говорить - итоланцам, латеранцам, легко принимать решение об уничтожении бергамской обители. Обители, почитающейся святым местом. Уничтожить её - немалый удар по репутации Церкви и Инквизиции. И такие решения не принимаются старшими квесторами, нужно слово хотя бы верховного инквизитора области. Итоланцу вольно насмехаться, но это решать не ему.
А вот вывести людей и посмотреть, что творится в закрытых кельях, нужно. От этого доблестный брат Луиджи умывает руки. Что ж, найдутся другие. Хельмут, Альерис, Сандро, брат Алекс и странный приезжий мирянин. В кельях монахи, оказывающиеся нежитью. Давненько не доводилось применять святую силу для упокоения нежити, но вот пришлось...
В конце концов тела вынесены на улицу и сожжены. До Рамрейха недалеко. Вывезти отсюда всех живых и доложить. Дальше - решать не нам, но хорошо бы отмолить это место. Ещё раз...
-
-
17.05.2017 в 10:00-
-
17.05.2017 в 10:25-
-
17.05.2017 в 14:52-
-
17.05.2017 в 15:42